Патрик громко смеется, и толпа фанатов встречает его смех оглушающим криком, который перекрывает четкий ритм бас-гитары в наушнике. Он обожает это состояние подвешенности, когда между тобой и людьми ничего нет, только чистая музыка – чистое искусство – и наэлектризованный донельзя воздух. Он смеется, когда Пит что-то смешное говорит в микрофон, когда Эндрю, подхваченный привычной для ребят волной адреналина, изо всей силы барабанной палочкой ударяет по тарелкам, издавая оглушительный звук. Но когда на сцену выходят Panic!At The Disco, смех застревает в глотке. Патрик по инерции продолжает улыбаться, а сам смотрит на Брендона внимательно, изучающе.

Зрители восхищенно кричат; Патрик и сам бы последовал их примеру, но это было бы чересчур для простого концерта в Джакарте. Давать людям повод думать, что у них с Брендоном что-то есть, слишком рискованно. Фанаты просят еще – они всегда так делают, вне зависимости от города, страны или континента – и музыканты не могут им оказать. Звучат барабаны, к ним присоединяются гитары, Патрик перехватывает микрофон удобнее и незаметно подмигивает Ури. Раз-два-три, давайте исполним «20 Dollar Nose Bleed», которая вообще с другого альбома, но кому какое дело? Это же рок, черт побери, это же такая отличная возможность развлечь фанатов и подарить им четыре-пять-шесть минут дополнительного счастья.

На памяти Патрика, концерты еще ни разу не заканчивались вовремя: они всегда задерживались еще на полчаса или час, чтобы сыграть что-нибудь из старых песен и пообщаться с публикой. «Как слышно?» – тихо смеется Патрик, с легкостью полузажимая баррэ на двенадцатом ладу и извлекая игривую трель флажолетов. Зал отзывается рокочущим звуком, больше похожим на рев льва; Патрика бросает в дрожь. Он так невероятно сильно любит это чувство, что готов выступать вечно, даже если умрет от перенапряжения или что-нибудь в этом роде. Его руки дрожат, когда он, удерживая медиатор, возвращает микрофон на стойку и переглядывается с друзьями. Они тоже устали, это видно, но со сцены не уйдут: то ли будут поддерживать его, Патрика, то ли сами еще хотят на мгновение-секунду-минуту продлить этот незабываемый момент.

Он думает о Брендоне. Он всегда думает о нем, если честно, и иногда кажется, что ничего другого в голове Патрика Стампа просто нет. Или есть, но то, другое, кажется настолько мелким и незначительным, таким неважным, что на это можно просто закрыть глаза. Его мысли все равно сейчас заняты исключительно Брендоном: его улыбкой, его голосом, его забавной манерой произносить имя «Патрик», его всем. Если бы Стамп был поклонником любовных романчиков, он сказал бы, что они с Ури подходят друг другу идеально. Если бы Стамп был поклонником слащавых песен о любви, он сказал бы, что они – потерянные кусочки паззла. Но Патрик, не являясь поклонником ни того, ни другого, просто хочет каждую секунду проводить с Брендоном, и ему глубоко наплевать, как это все называется.

Музыкант улыбается зрителям на прощание и уходит за кулисы, по дороге снимая с плеча ремень гитары и передавая ее мгновенно подбежавшей ассистентке. Он устал, но доволен своей работой; теперь бы еще в номер без проблем добраться, принять душ и… Впрочем, с дальнейшими планами можно разобраться позже, главное – душ и отдых, это две вещи, которые лежат в основе пирамиды*.

В ушах «жужжат» тихо и привычно раковины-наушники, пальцы автоматически барабанят по дверце машины, за окном проносятся изумительной красоты кварталы пригорода Джакарты. Их поселили в отеле за городской чертой, чтобы не смущать звуками города (как будто они к этому не привыкли), и только оказавшись в окружении невообразимо красивого даже в темноте пейзажа, Патрик понял, что вот оно – мечты сбываются. Он же еще ребенком увидел практически такую же картинку в детской глупой книжке про тысячу мест, которые обязательно нужно посетить, и с тех пор мечтал об Индонезии, как только это может делать ребенок. Ребенок вырос, мечта не изменилась, и исполнилась только к двадцати девяти годам. Шутка ли.

Отель действительно был превосходный, как Патрик и ожидал. Правда, оценить все великолепие убранства он не смог: пулей взмыл по лестнице, из последних сил – к двери, отпереть, завалиться с шумом в номер, привалиться спиной к стене и выдохнуть. Раз-два-три, в голове по крохотным наковальням стучат крохотные молоточки, пульс остро и ясно ощущается, как минимум, в трех-четырех местах, ноги подкашиваются от долгого выступления на сцене, где Патрик скакал, прыгал, бегал и чего только не делал в адреналиновом запале.

Дверь в номер тихонько приоткрылась – Стамп встрепенулся. Гостей он сегодня не ждал, ребята вроде бы собирались совершить традиционный после_концертный набег на бар, а кроме них он никого здесь увидеть не мог. Или мог? Рука, сжимающая сердце, исчезла, как только Патрик увидел быстро проскользнувшего  в номер Брендона. «К черту душ, это куда лучше»

- Звучит заманчиво, - тихо рассмеялся молодой человек,  - я согласен на все сто. Только без шампанского, этот этап мы можем пропустить, я завтра хочу все помнить

Брендон рядом, тут, на расстоянии вытянутой руки и даже меньше. Патрик зажмурился и выдохнул – хорошо. Как же он соскучился по этому.

* имеется в виду пирамида Маслоу, если что х)